У меня дома - ремонт. Кто его пережил, меня поймет, другим - не пожелаю. После двух месяцев, съевших год жизни, я поступила по-мужски. Я уехала в командировку. Схватив первую подвернувшуюся, не поинтересовавшись программой и условиями, не наведя справок о погоде. Побросала в чемодан, что смогла отыскать в разрушенной до основания квартире, твердо сказала бригаде, что меня не волнует, где и какие будут установлены розетки, и улетела в Тунис. Имея твердое намерение ни разу не вспоминать о ремонте в течение недели.
То ли страна была выбрана неудачно, то ли ремонт - штука более заразная, чем я предполагала, но отвлечься мне удалось всего на час - когда я, покачиваясь на спине верблюда, въехала в Сахару.
Да, этот час, могу сказать, положа руку на сердце, я не думала ни о чем. От верблюда уютно пахло варежками, убаюканная душа пребывала в блаженстве и покое. День умирал на глазах, морщинистые барханы, меняя оттенок каждую минуту, из слепяще-белых сделались лиловыми. Пальмы вдалеке манили, как маяки лучшей жизни. Это было волшебно и не должно было кончиться. Погонщик сказал, что пара немецких туристов наняла верблюдов на неделю и ушла в Сахару. Никому я так не завидывала, как этим туристам. Я даже не спросила погонщика, вернулись ли они.
Все остальное время я примеряла Тунис к своей квартире, с отчаяньем понимая, что в один самолет, пусть даже Ил-86, он не войдет. В этой стране, где по-европейски одетое население напоминает разряженных провинциалов, архитектура сохранила древний и строгий стиль и вкус. Виллы местных нуворишей, пятизвездочные отели, скромные гостиницы без звезд, рядовые пятиэтажки и берберские пещеры одинаково отмечены его печатью.
Средиземноморское побережье - столица Тунис, Сиди Бу Саид, Хаммамед, Карфаген - сверкающие под солнцем белые с голубым города, на фоне буйной зелени, тропических цветов и оранжевых плодов. Южные города с плоскими крышами, непроходимо узкими улочками, иногда сливающимися с другими, а порой оканчивающимися голубой дверью в изразцовой раме с маленькой карточкой - M-me имярек. Дальше хода нет. Приходится возвращаться назад или пытаться выбраться другими лесенками, арками, где не всегда уверен: идешь ли ты по улице, или уже пробираешься через чей-нибудь дом. Даже ковры на стенах ничего не означают - они могут висеть и на улице, обозначая микроскопическую лавочку.
В Медине - закрытом центре города - к вам обязательно привяжется добровольный гид, предлагая на всех европейских языках показать дорогу к мечети или особенный вид с крыши собственного дома. И нужно быть очень черствым человеком, чтобы не подняться с ним на крышу, тоже выложенную изразцами, с непременным столиком и скамейкой, накрытой ковром, не полюбоваться лабиринтом местных улиц и чужих крыш, - соседняя обязательно окажется крышей Джо Дассена или Далиды, - а потом, отдышавшись, не отблагодарить гида парой динаров за увлекательную экскурсию. (Динар, если кто не знает, это отнюдь не копейки, а доллар и пять центов). Тут же рядом окажется новый доброволец, знающий один магазин, где вы сможете купить все самое лучшее по самым низким ценам. И тут уж нужно быть законченным идиотом, чтобы соглашаться. Потому, что в этом магазине старуха впарила мне, проторговавшись с четверть часа, керамическую пепельницу за семь динаров, двойников которой я встречала потом на всех дорогах Туниса, и даже в дорогих гостиничных магазинах больше трех за нее не просили.
А просить и получать в Тунисе - это, в среднем, больше чем в три раза не одно и то же. Поскольку, когда я стояла на собственных ногах, а не нежилась на чужом горбе, я хотела только одного - увезти с собою всю эту неземную красоту, я о торговле знаю все. Могу давать консультации, если понадобится.
Двери. Двери вызвали мое восхищение с первого взгляда. И не только мое. В Сиди Бу Саиде проводится ежегодная выставка тунисских дверей. Удивительно, сколько любви и фантазии вкладывают тунисцы в такую простую вещь. Ни на одной не повторяется орнамент. Классический вариант - с арочным закруглением деревянные двери, выкрашенные голубой краской, с коваными разговорами, массивными ручками-кольцами, дверными молоточками в виде руки Фатимы и россыпью гвоздей. Бывают и прямоугольные с геометрическим узором из тех же гвоздей. Затейники выбивают гвоздями рыб или ту же ладонь Фатимы. Кольца я видела и гладкие, и с узором, и витые. Ближе к пустыне двери попадаются зеленые и просто резного дерева. Мечтая всей душой о такой же точно, но в Москве, я заранее отмела идею о транспортировке ее целиком. В виде слабой компенсации отсняла целую пленку дверей и постановила купить хотя бы кольца и гвозди.
Замечу, что командировка была не шоп-туром, а экскурсионной программой. Да и шопник в Тунисе едва ли отправится в мастерскую жестянщика, скорее направит свои стопы к кожевнику или на фабрику ковров. Но после одного вечера на базаре мне казалось, что я постигла все тонкости восточной торговли. Собственно, там тонкостей нет никаких - снижай цену в три раза и стой на своем. Догонят и сунут в руки. Наметив из окна автобуса большую мастерскую, где пылала паяльная лампа и извивались железные прутья, я с утра пораньше до экскурсии побежала за кольцами.
Мастерские и лавочки в Тунисе открываются в восемь утра и работают до восьми вечера - говори после этого про традиционную восточную лень. Из металла здесь делают все - кровати, стулья, лампы, фонари, балкончики, решетки на окна - тунисские решетки заслуживают отдельного абзаца. Все это делается вручную и волнует сердце, как произведение искусства. Продавались в лавочке и вожделенные кольца. Что приятно, в Тунисе все, невзирая на возраст и социальное положение, говорят по-французски. Что неприятно - русские, говорящие по-французски, вызывают излишнее любопытство.
- Сколько? Десять? А дешевле нельзя? Два за пятнадцать, идет?
Гордый пролетарий повернулся спиной и ушел в подсобку. Я ждала минут десять и ушла, унеся с собой только ценное сведение о том, что для торговли есть базар. В другой лавочке начальная цена была пятнадцать. Возвращаться было стыдно, а пятнадцати динаров жалко. Покупку пришлось отложить.
От обиды я решилась на экстравагантный поступок. Я зашла в магазин кафельной плитки и через сорок минут вышла из него голосовать на дорогу. Основной прицип тунисского дизайна - контрасты чистых цветов. Беленые стены, а на них коврик из изразцовой плитки. Двери и окна внутри и снаружи - в обрамлении плиток. В домах побогаче - на стенах цветенье сине-зелено-желтых узоров, попроще - цветные полоски на белом поле. Я поняла, что, бегая в Москве за плиткой из одного магазина в другой, с точно таким же мраморно-пастельным ассортиментом, я подсознательно мечтала об этой тунисской. О ее густом кобальте, сочной зелени, солнечном желтом. Такой керамики я видела много в Андалусии, в старых районах Мадрида, но в Тунисе без нее я не видела ни одного дома.
Хорошо, что здесь дешевое такси, километр - полдинара, и поймать его можно на каждом углу. Кафель, который я с такими мучениями выбрала, был ручной работы, а потому особенно тяжелый. С таким же успехом я могла бы попытаться вывезти римскую колонну, просто кафель мне сейчас нужнее, у меня ремонт.
Я не знаю, куда я приспособлю решетку, которую я выцыганила у жестянщика. Ее кружевные завитки можно просто вставить в рамочку и повесить на стену. А Тунис - весь в таких кружевах. На окнах - не думаю, что для надежности, воровство в число пороков местных жителей не входит, как и пьянство. Обжулить на базаре - пожалуйста. Но держаться руками за сумочку в Тунисе не приходится. Не знаю, почему. Нет традиции. В турецкой кофейне я наблюдала встречу двух работников отеля. Два немолодых мужика вяло болтали, пока один, порывшись в кармане, не достал шоколадку, разломил ее и протянул половинку собеседнику. Лицо того радостно осветилось. Они стояли и с видимым наслаждением грызли шоколад. Последний раз я такую сцену наблюдала в детском саду, и ее участники были намного моложе.
Правда, по моим наблюдениям, гашиш все-таки в ходу. Несмотря на солидные сроки тюремного заключения за торговлю и менее длительные за хранение. В знаменитой своим видом с террасы турецкой кофейне в Сиди Бу Саиде - настолько знаменитой, что она вошла в путеводители - оказалось на удивление много юных местных жителей, с виду не склонных любоваться пейзажами. Их заказы принимались шепотом и сбор денег навевал подозрения, что расплачиваются они не только за кофе. Впрочем, вели они себя тихо и пристойно, никаких неудобств окружающим не причиняя. И мой последний вечер в Тунисе, в отеле "Сиди Бу Саид" был замечателен культурной программой. После обязательных танцев живота, которые исполняются с разной степенью успеха во всех отелях, и вытаскивания публики на танцы метрдотель привел высокого худого человека в темных очках с большим инструментом, закутанным в чехол. По тому уважению, с которым вокруг парня засуетился весь ресторан - от представителей турфирмы до работников кухни, я поняла, что нам предлагают что-то настоящее. Слепой музыкант был усажен за отдельный столик, ему поднесли стакан и бутылку розового, сам метрдотель зажег ему сигарету, он распаковал свой инструмент, оказавшийся иранской лютней и запел. В моих глазах он встал в ряд других "великих слепых". За столом представителей турфирмы царило редкое оживление: они прихлопывали, смеялись, было понятно, что и тексты песен доставляют им особое удовольствие. Наш гид мне шепнул, что это особый жанр - куплеты.
- Ну, представляешь, собирается компания, курят, ловят кайф, а он поет...- и на лице гида изобразилось райское наслаждение. Еще как представляю...
Так вот, о решетках: они, кроме декоративных, никаких функций не несут. Их делают иногда в пол-окна, выгнутые, на манер подбалконника. При мне жестянщик делал на заказ большую работу - монтировал фрагменты старинной решетки в новые ворота. Кто-то хотел сохранить узор.
- Вообще-то это редкость. У нас люди не понимают ценности старых вещей. Думают, старая - надо выбрасывать.
Сдается мне, что жестянщик был не прав. Даже у него в мастерской висели образцы традиционных узоров, таких же, что украшают окна дворцов. Я не видела в Тунисе старинных вещей по цене утиля. Наоборот, мне показалось, что кое-что хитрые торговцы старят специально, а уж на настоящую старину цены здесь заоблачные.
Неплохие коллекции собирают отели. Чего - зависит от вкусов владельца. В "Сиди Бу Саид" упор на деревянную мебель - он украшен восхитительными расписными сундуками и медными коваными фонарями. У "Шератона" в Хаммамете марионетки, которых я не видела ни в одной антикварной лавке. А уж музей прикладного искусства гостиницы "Дар Шрает" местного уроженца господина Шраета заслуживает самого пристального внимания. К сожалению, в музей попадаешь после забавы под названием "1001 ночь" - весьма аляповатой восточной версии Диснейленда. Но в музее - все настоящее и все высшего качества: мебель, предметы быта, костюмы, украшения, фотографии.
Под знаком ремонта прошли все мои экскурсии: Карфаген, где каждый камень напоминает о бренности существования (собственно, и камни-то карфагенские остались только в подземельях, где состоятельные жители устраивали захоронения своих родственников), римские бани на месте блистательного города тоже не те, что были когда-то, роскошнейший музей мозаик Бардо в Тунисе - все это навевало мысли об оставленных далеко родных и разрушенных стенах.
Что говорить, Тунис - рай для любопытного туриста, но человек, обремененный ремонтом, никогда не будет хорошим туристом. Стыдно сказать - в Керуане, четвертом святом городе Ислама, после Мекки, Медины и Иерусалима, я бродила по знаменитой керуанской мечети - самой древней на континенте, на строительство которой пошли лучше всего сохранившиеся колонны Карфагена (но колонны лишь детали мечети, построена она из света и тени). Так вот, я гуляла по ее просторному двору, пыталась определить время по старинным солнечным часам (правда, даже наш гид не сумел этого сделать), и меня не покидала тревога: успею ли я добежать до музея ковров, потому что Керуан - еще и центр ковроделия в Тунисе.
В музей ковров нас повели всей группой. Музей оказался просто большим магазином, где для рекламы сидели две ткачихи с прекрасными татуированными лицами и демонстрировали свое мастерство. В Тунисе делают два типа ковров - обычные, узелковые, с персидским орнаментом, роскошные, нога утопает по щиколотку, на изготовление которых уходит около месяца на квадратный метр, и так называемые килим - берберские тканые ковры с ручной вышивкой немыслимых расцветок. Килим мне понравились больше, но было неловко торговаться при всех, и я ушла в соседний магазин. Я сразу приглядела себе коврик - хоть он и был завален грудой других, более новых и ярких. Но по восточному обычаю мне не позволили сразу купить, что мне понравилось, и я была вынуждена пересмотреть весь имеющийся в наличии товар. Разговоры об автобусе и ждущей группе не помогали.
- Скажи, наконец, мне цену, - закричала я страшным голосом.
- Хорошая цена, - совершенно не испугавшись, промурлыкал продавец, - тебе я сделаю очень хорошую цену, потому что русские - это не то, что немцы.
- Ну, что же это будет за цена?
Не моргнув глазом, он попросил сто динаров.
- Слов нет, это очень хорошая цена для тебя. Но я бы хотела хорошей цены и для себя тоже.
- Скажи, какая цена хорошая для тебя.
Я не новичок на базаре. Я даже полагала себя довольно ловким коммерсантом. Но в Тунисе мне всегда было неудобно при продавце и обидно по совершении сделки. Таких доброжелательных демагогов мне раньше встречать не приходилось. Ковровщик рассказал, сколько времени занимает у бедной женщины эта нелегкая работа. Воззвал к патриотизму, напомнив еще раз, что только немцы норовят задарма получить хорошую вещь.
Нет, я не хочу сказать, что я купила ковер за стольник. Но предложить двадцать пять стало неловко. Шалея от собственной щедрости, я предложила пятьдесят, твердо решив не уступать.
- Не до ковров - ремонт, - шептал внутренний голос.
Короче, за семьдесят я получила свой килим и три молельных коврика, соединенных вместе неразрезанной бахромой. В дверях оказалось, что я совершила жуткую бестактность не дав на чай работнику, который отмотал и отрезал коврики от большого рулона. Вот оно, неравенство полов: бедной женщине пятьдесят минус комиссионные за месяц работы, а этому усатому разбойнику два динара за взмах ножницами.
К счастью, группу задержала не я, потому что еще один русский совершил покупку аж на триста динаров, и магазин за это посулил покупателю подарок. За подарком послали, и вся группа с интересом ждала. Я вернулась как раз к торжественному моменту, когда с лестницы скатился мальчишка с каменной розой в руках. "Пустынные розы" - полупрозрачные осколки кварцитовой породы, выщербленные ветрами, грудами лежат на базарчиках ближе к Сахаре. Когда их много и они крупные, особенно заметна их своеобразная красота. В гостинице "Occidental", где мы останавливались, розами размером почти в человеческий рост украшен холл.
В полупустынной части Туниса бело-голубой мотив Средиземноморья сменяется более теплыми тонами. Здесь дома из того же песчаника, из которого римляне построили местный Колизей, сохранившийся, кстати, лучше римского. Песчаный пейзаж с серебристой зеленью олив оживляют ярчайшие наряды бедуинок. Бедуинские платья - сложенный пополам кусок материи, украшенный тесьмой, - продают во всех сувенирных лавчонках Туниса. Самые дешевые они, как это ни странно, в самых туристических местах - Сиди Бу Саиде и Суссе - по десятке. Но платье - далеко не весь наряд бедуинской женщины. На платье надевается несколько накидок, которые скрепляются на груди серебряными пряжками и подпоясываются разноцветными шарфами. На голову накидывается шаль, но не треугольником, а квадратом. В том месте, где шаль обрамляет лицо, на шали кисточки, или помпоны. Что меня удивило, стоят все эти народные одежды очень недешево. Я пыталась выяснить, только ли для туристов. Оказалось, что местным они обходятся еще дороже, абы какие наряды они на себя не надевают. Мужской бурнус меньше чем за пятьдесят динаров надеть на себя не солидно, и они болтаются на плечах даже у базарных попрошаек. Так что я уехала из Туниса без шали. Не смогла себе позволить. Но против еще одного килима не устояла - в Тозере они других цветов, желтовато-зеленых, как будто слегка выгоревших в пустыне, таких я вообще на коврах не видела.
Ближе к морю начинаются финиковые рощи. Самые лучшие финики растут в Габесе - крупные, янтарные, с просвечивающей косточкой. В ноябре вечера уже прохладные, и неснятый урожай укутывают в целлофановые пакеты прямо на пальмах. С одной пальмы снимают около восьмидесяти килограммов фиников, растут они метелками, каждую метелку упаковывают в отдельный мешок. На километровых плантациях на каждой пальме оказывается не меньше десятка тщательно подвязанных мешков. В Габесе делают и самые лучшие корзины из пальмовых листьев. Кроме того, это столица хны, которой восточные женщины красят не только волосы, но и ладони и подошвы ног. Как и к любому действию, к покраске пяток относились творчески - чему свидетельство специально сшитые и расшитые серебряными нитками стеганные валенки и рукавички для утепления окрашиваемых частей. Габесский базар - монбланы корзинищ, корзин, корзиночек, мешки и бочки хны - рыжей, черной и бесцветной. И какие-то неведомые приправы и пряности с одуряющим ароматом. Плюс обычный тунисский набор. Чтобы сделать свое возвращение на родину еще менее реальным, я обзавелась самой большой корзиной, какую можно получить за разумную цену - шесть динаров. В нее же бросаю по полкило хны каждого цвета - зачем, не знаю. Попробую - поделюсь впечатлениями.
В автобусе гид делает мне комплимент, мол, какие я покупаю хорошие вещи - таких больше нигде в мире не найдешь. Что правда, то правда. Хотя комплименты здесь делать принято на каждом шагу, и в такой изысканной форме, что даже теряешься. Если покупательница появляется со спутником, того, скорее всего, спросят, сколько верблюдов хотел бы он получить за свою восхитительную женщину. Пять тысяч его устроили бы? Одинокой покупательнице считается учтивым сказать: для тебя, газель, всего шестьдесят динаров. Кому не приятно побыть газелью? Если вы берете что-нибудь для своей дочери, то удивленный продавец выпучит глаза: как, у мадам уже есть дети? И сколько же крошке? Не может быть. Ни за что не поверю. И даже позовет в свидетели помощника: как ты думаешь, сколько даме лет? Пустячок, а как греет душу.
Разумеется, не стоит принимать радушное внимание совсем уж за чистую монету. Особенно в сфере обслуживания. Никогда не следует рассказывать о целях своей поездки таксисту. А то окажется, что он лучше знает, куда вам надо. Что смешно: я все это знала заранее. Но не удержалась и проболталась, что на эту улицу едем не по делам, а просто поужинать в местном ресторанчике. Ну, понятно, выяснилось, что рестораны там только что дорогие, а так, тьфу, есть нечего. Надо же, а из окна автобуса выглядели так соблазнительно... В результате мы оказались в километре от города, местный колорит присутствовал только в телевизоре, алкоголя не оказалось никакого вообще, а из блюд принесли не то, что мы заказывали, а просто что Бог послал, но от чистого сердца. Счет выставили тоже от него. Я была так зла на свою болтливость, что даже не сделала попытки поторговаться. Моя покорность насторожила хозяина, и он еще долго бежал за мной и, заглядывая в глаза спрашивал, все ли в порядке, действительно ли мне понравилось, нет ли каких обид. Какие уж обиды, за уроки жизни надо платить, и еще хорошо, когда берут деньгами.
Мой приезд в аэропорт хорошо было бы заснять на пленку. На тележку поместился только кафель, ковры и мой незначительный личный багаж. Руки были заняты - одна фонарем, другая - птичьей клеткой, бело-голубой, напоминающей тунисские балконы, корзинку я подталкивала ногой, осторожно, чтобы не разбилась керамика.
В самолете одна элегантная дама, жалуясь на давку, капризно сказала: не понимаю, что отсюда можно везти. Где же, думаю, она была?
