Севилья, запретный город
Пройдя по карманного размера улице, мощёной булыжником, мы подошли к огромной, в два человеческих роста двери монастыря Santa Ines, обитой заклёпками как доспехи. В стену врезано маленькое электронное переговорное устройство. Мы позвонили, и долго прислушивались к тишине.
"Нет в Европе города разгульнее, и по сей день в Севильской епархии больше монастырей, чем в любой другой", - эту двойственность моего любимого города описал лучше других Петр Вайль в "Гении места".
Теперь, после нынешней поездки, мне кажется, что есть две Севильи: одна блестящая, светская, умеющая извлекать из жизни удовольствия. Другая — тайная, за каменными стенами, куда и доступа-то нет. Мы только слегка сумели приоткрыть дверь в севильские монастыри.
Вот тут, конечно, надо сказать отдельное и особое спасибо Хосе, нашему гиду, провожатому и советчику. Во-первых, без него мы бы никуда не попали. Во-вторых, я именно в Севилье снова почувствовала полузабытое удовольствие от прогулок — не спеша, как бы без цели, глазея по сторонам.
Метками по пути служат вот такие узкие окна:
Во времена, когда Севилья расточительно проживала свой Золотой Век, глухие стены монастырей тянулись на несколько кварталов. Сегодня из сотен монастырей в Севилье действуют только семнадцать. И не сказать, что религиозная жизнь в прошедшие века тут была тиха как озерная гладь. Монастыри жгли (сестра из Санта Мария дель Сокорро в ответ на вопрос, не тревожат ли монашек мирские дела, рассказала нам историю, что в 30-ые годы Сокорро едва уцелел в Гражданскую войну - от погрома его спас любовник дочери одной из монахинь — он увел подельников со словами: тут нет ничего и никого, кроме четырех старух. Три соседние церкви в тот день сгорели). Франко закрыл их вовсе. Монахи ушли в мир, и только после восстановления монархии им было разрешено вернуться. Но открылись только женские монастыри — мужских в Севилье нет.
За эту решетку миряне попасть не могут - это запретные монастырские покои.
Когда мы вошли, абатисса протянула нам руки. Ее рукопожатие оказалось неожиданно крепким. Ora y Labora, "молитва и работа", вспомнила я девиз монашек. Работают они много, судя по этим натруженным рукам. Девиз этот исполняется буквально, хотя степень строгости и аскетизма монастырской жизни везде разная.
Многие сестры хранят обет молчания до конца дней, у других есть послушание — выходить в мир, собирать пожертвования, работать: севильские монашки-златошвейки очень известны, но еще более известны те, что пекут монастырское печенье.
Время в Севилье меряется Колумбом. После того, как он побывал в Вест-Индии, именно здесь в порту грузили на корабли и отправляли по Гвадалквивиру через океан сотни монахов — крестить индейцев Нового Света.
Конкистадоры подносили в дар монастырям золото Америки за право быть похороненными у алтаря, короли посылали им пожертвования, знать сбывала сюда младших детей, чтобы не распылять фамильное богатство.
"Мы обращаемся к ней как к одной из нас", - сказал Хосе.
Мы поняли это еще во время Страстной недели. Здесь, в Севилье толпа, встречающая пасхальную процессию, бурно радуется и кричит, завидев носилки со Святой Девой: Guapa, guapa! Красавица! Такой смеси благоговения и фамильярности по отношению к Богородице я не встречала больше нигде.
Впрочем, писаных рецептов и не существует - монахини помнят их и передают по памяти, так что в печенье вложено и культурное и гастрономическое наследие. А еще терпенье и преданность. Не верьте, правда, невинному лукавству, к которому прибегают монахини, когда говорят, что от их печенья не толстеют
Купить сласти можно, совершая прогулку от одной монастырской пекарни к другой. Найти во внутреннем дворе стену со встроенным в нее деревянным воротом и позвонить (возможно, в обычный электрический звонок — неторопливый прогресс добрался и сюда). Торно устроен так, что увидеть лица женщины за турникетом невозможно — из-за деревянной панели слышен только ее голос и приветствие Ave Maria Purissima. Неписанные, но неизменные правила требуют дать ответ: Sin Pecado Concebida, мол, без греха зачата.
- Можно попробовать йемас, Madre? - спросили мы. Торно раскрутилось, и на полке перед нами оказались два завернутых в вощеную бумагу конуса. На полку легла купюра, снова толчок и поворот — и из-за стены выплыла коробочка со сластями.
Когда-то монахини дарили свои конфеты и печенья патронам своих монастырей, и это была своего рода формула вежливого ответа на пожертвования. Но времена, когда среди сестер были особы королевской крови, прошли, теперь мир устроен иначе, сестры должны считать деньги, зарабатывать на жизнь, чтобы прожить самим, и как-нибудь сохранить убранство монастырь (средневековое здание, живопись, сокровищница — все это нуждается в уходе и присмотре, а правительство Андалусии оплачивает хорошо если 10% необходимых для реставрации средств).
Безмятежность только на миг покинула монахиню - когда настоятельница вынесла нам тарелку с угощением, в глазах ее сверкнула тень тщеславия. "Не впадая в гордыню, - твердо сказала сестра, - могу сказать, что наше печенье - лучшее в городе".