Азву ушел. Но скоро вернется.

В последнее время часто слышу от знакомых жалобы, как же не повезло нам уродиться в стране с таким жестоким и беспощадным климатом, где еще и экологическая катастрофа надвигается, где то жара, то ураганы, то мороз, то еще какие-то напасти. Бедные мы - ведь в мире столько мест с ласковым климатом! И тогда мне хочется рассказать этим избалованным неженкам о своем путешествии в Марокко.

Отправилась я туда по приглашению художественного фонда Sahart («Сахара-арт»), основатели которого, французы Валери и Серж Барковски осуществили утопическую идею - организовали базу для художников в самом сердце Сахары. В руинах средневекового города они вырыли колодец и привезли все самое необходимое для жизни. Кроме того, договорились с семьей кочевников о том, что те будут поддерживать хозяйство и помогать приезжающим художникам - в данном случае нам - выжить в экстремальных условиях пустыни.

Один раз я уже была в пустыне, но всего пару дней. Самым сильным было ощущение, что ничего не происходит. Теряется чувство времени, начинаешь понимать, что такое вечность, и что как тысячелетие назад здесь был тот же бесконечный песок, так и тысячелетие спустя ничего не изменится. Существующая где-то цивилизация - это, возможно, лишь привидилось. Мираж. Еще запомнилось ночное небо, кажущееся очень низким, с яркими и крупными звездами, и острое чувство одиночества, когда понимаешь, что на сотни километров вокруг тебя нет ничего и никого. Кроме пустыни.

Об этом я и рассказывала моему спутнику, французскому художнику Франсуа, когда мы ехали в пустыню второй раз. Путешествие было долгим - от города Марракеш около двадцати часов на автобусе под заунывную песенку старенького дедушки-бербера с заднего сидения. Нас сопровождал кочевник Юсеф, главный менеджер «Сахарта». Он приехал в Марракеш, чтобы встретить нас и отвезти на место.

Наконец добрались до Ризани, последнего населенного пункта перед пустыней. В этом богом забытом захолустье мы закупили провизию, арендовали джип и отправились в «Сахарт». Через несколько часов там нас встречала Турда, жена Юсефа. Турда и Юсеф всю свою жизнь прожили в пустыне. Они молодые, ему двадцать пять, ей - двадцать, но в пустыне под палящим солнцем все люди выглядят на десять лет старше своего возраста. В пяти километрах от «Сахарта» живет семья Турды, а в восьми километрах в другую сторону - семья Юсефа, еще в пятнадцати верстах - семья его брата.Вечером, уставшие, предвкушая будущее десятидневное волшебство и рабочую художественную атмосферу, мы заснули в большом уютном шатре, сотканном из верблюжьей шерсти Турдой и ее сестрами.

На следующее утро началось что-то странное. В воздухе чувствовалась тревога. В десять начался ветер, к одиннадцати он носил волны песка вокруг нашего шатра, к двенадцати порывы ветра стали такими, что уже невозможно было находиться на улице. В час дня мы лежали в шатре, внутри которого было 45 градусов, с тряпками на лицах, чтобы хоть как-то защитить от песка рот и глаза. На улицу нельзя было высунуть и носа - там был настоящий ад, в нашем шатре было немногим лучше. Как в стиральной машине, только вместо мыльной пены - песок, крутящийся в воздухе.

Читать, рисовать, а уж тем более фотографировать было совершенно невозможно. Так же невозможно было есть, передвигаться и сидеть. Можно было только думать - когда же этот ужас закончится? После долгих переговоров с Юсефом удалось выяснить, что на берберском языке такой ураганный ветер называется Азву и что если Азву пришел, то уйдет не раньше чем через три дня.

С заходом солнца ветер стал утихать и часам к девяти прекратился. В течение следующих двух часов мы вытряхивали песок из матрасов, подушек и одеял. В шатре на коврах за день образовался бархан. На зубах скрипел песок.

На следующий день история повторилась. Уже к одиннадцати мы лежали в раскаленном шатре с летающим песком и с тряпками на лицах. К середине дня наше убежище стало отрываться от земли, и нам пришлось прилагать героические усилия, пытаясь укрепить жилище в условиях «открытого космоса». Температура воздуха подбиралась к пятидесяти.

В итоге Азву приходил каждый день в одиннадцать утра и оставался до восьми вечера. Вечером вытряхивали песок. Утром старались успеть умыться, позавтракать и почитать before Аzwu comes, потом лежали в тенте, изнывая от жары и песка.

В пустыне время движется медленно. Особенно если сидишь изо дня в день посреди гигантской пустыни в шерстяном коконе два на два метра. Мне показалось, что за это время я проглотила килограмм песка. К пятому дню такой жизни мы уже были полубезумны. Франсуа говорил, что здесь должен быть не фонд для художников, а база по подготовке космонавтов. Каждое утро мы наивно надеялись, что ураган больше не придет. Но Азву исправно появлялся к одиннадцати, и мы закрывались в тенте глотать песок. На седьмой день Франсуа попросил меня не удивляться, если я увижу его бегущим сквозь ураган голым и поющим «Марсельезу». В тот же день, мучимый сомнениями в том, что ураган вообще когда-нибудь закончится и за нами приедет долгожданный джип, он приступил к изготовлению чертежей машины с парусом и колесами из круглых деревянных блюд, на которых Юсеф подавал нам полные песка обеды и ужины.

У этой истории очень простой финал - ураган закончился за день до нашего отьезда. Уезжали мы со стоящими дыбом волосами, но очень счастливые - мы ехали в Марракеш, где нас ждали простые человеческие радости вроде душа и еды без песка.

А так в пустыне - посмотрите! - очень здорово и красиво. Но где-то глубоко дремлет страх: может придти Азву.